Дождь постепенно кончился, но Алексей боялся потревожить Ларису. Он знал, что она не спит, но не показывал этого. И Лариса понимала этот его наивный обман. Им было, хорошо обоим.
Она открыла глаза, и ее мокрые пахнущие травой и дождем руки замкнулись на шее Алексея.
- Ты больше не будешь меня обижать? - спросила она шепотом.
- Никогда, - также шепотом, точно их кто-нибудь может подслушать, ответил Алексей. Взяв в ладони ее голову, он принялся целовать ее глаза, рот, щеки, виски… Лариса снова закрыла глаза и снова почувствовала, что куда-то медленно проваливается, плывет, плывет и растворяется.
- Милый, - проговорила она, и ей стало душно.
- Что ты вчера загадала, когда падала звезда? - спросил Алексей.
- О тебе. Любишь ли ты меня?
- Ну и что?
- Наверное, любишь.
- А ты?
- Леша, зачем ты спрашиваешь?
- Теперь ты не будешь убегать от меня?
- Никогда! До тех пор, пока ты сам меня не прогонишь.
- Поедешь со мной в Сибирь?
- Хоть на край света…
Когда возвращались назад, Лариса изнутри вся светилась новым, пронизывающим ее насквозь сиянием большого счастья.
- Леша, посмотри, разве это не символ? Мы въезжаем в небесные ворота.
Алексей обернулся. Через все небо, упираясь краями в горизонт, перекинулась двойная радуга. Промытая сверкающая зелень берегов искрилась под солнцем еще невысохшими каплями дождя.
Переполненный счастьем Алексей налегал на весла. Он готов был грести до океана.
В понедельник утром Николай снова позвонил Луговым. Наташа еще не выздоровела и к телефону не подошла. На этот раз он назвал Елене Прохоровне свою фамилию, сообщил номер телефона и попросил, чтобы Наташа позвонила ему.
Но в понедельник Наташа не позвонила. Не позвонила она и во вторник, и в среду, и в четверг…
Николай уже решил, что встречи с ним Наташа не хочет и что записка Лены - очередной шаг экзальтированной особы, которая и раньше, в школьные годы, всех или мирила, или ссорила. Однако такое заключение было развеяно новым письмом от Лены. Она писала:
"Здравствуй, Коля! Очень жаль, что, уезжая из Москвы, не удалось с тобой повидаться. Мужа из отпуска отозвали, и я, как верная жена, следую за ним по пословице: "Куда иголка - туда и нитка". С Москвой расставаться было немножечко грустно. Но все это между прочим. Главное в том, что ты - порядочный свин. Пять дней назад получил мою записку, где я тебя слезно молила зайти к Наташе, но ты не нашел времени это сделать. Свою просьбу настойчиво повторяю и заклинаю школьной дружбой: немедленно навести ее. Она больна. И если в тебе осталась хоть капля от прежнего Николая - бросай все и лети к ней со всех ног. Твой приход заменит все лекарства. Но боже упаси, если твое появление еще больше ее расстроит. Думаю, что ты меня понимаешь - ведь ты всегда был умным.
Если будешь в Ленинграде - заходи. Адреса не даю нарочно. Узнаешь у Наташи. С приветом - Лена".
Как старого школьного друга Николая просили навестить больную. Можно ли отказать? Но странно: почему с этим письмом на него навалилось доселе неиспытанное, тяжелое чувство? И совсем не оттого, что Наташа больна… Нет. То, что она больна - это, конечно, нехорошо, гораздо хуже, что она ждет его прихода. Он даже пугался этого. Как алкоголик, несколько лет назад победивший свой порок, боится выпить рюмку водки, которая может стать для него губительной, так и он, сумевший когда-то раз и навсегда взять себя в руки, теперь боялся, что встреча с Наташей снова вернет его к старому, полному обид и огорчений. Может быть, он боялся потому, что в эту встречу ему предстояло сказать о тех переменах в его жизни, которые, конечно, были важны для Наташи и о которых она не знала? А сказать о них нужно было во что бы то ни стало. Сказать всю правду, как бы ни была она тяжела.
Прогнав тревогу и сомненья, Николай решил навестить Наташу.
В субботу вечером он без всяких приглашений и телефонных предупреждений пришел к Луговым. Елены Прохоровны дома не было. Илья Филиппович, который кое-что знал о сердечных делах Наташи, знакомясь с Николаем, незаметно смерил его взглядом с ног до головы. Догадываясь, что это был тот самый человек, о котором Наташа горевала на Урале, он, одобрительно крякнув в ладонь, сказал, что ему нужно съездить в Центральный универмаг за подарками для Марфы Лукиничны. На груди его горел новенький орден Ленина.
Когда Наташа, еще окончательно не придя в себя от неожиданного появления Николая, вышла в коридор проводить Илью Филипповича, тот у самых дверей многозначительно шепнул ей на ухо.
- Вот это да! - и, закрыв глаза, покачал головой. - Молодец! Сокол! Наталья Сергеевна, голубушка, с огнем ищи, а лучше не найдете.
Два часа пролетели, как одна минута. Говорили об Урале, о старых друзьях, о работе, об Илье Филипповиче, о Ленчике. Но в течение всего разговора оба чувствовали какую-то недосказанность. А какую - каждый не мог и боялся понять. "Это всегда так бывает, - подумала Наташа, - после долгой разлуки друзья говорят о пустяках".
Пришла Елена Прохоровна.
Ее приход в первую минуту несколько смутил Николая, но выручила Наташа. Она обратилась к матери так, как будто между ними никогда не происходило никаких размолвок.
- Мама, как ты находишь - Коля изменился?
Николай подошел к Елене Прохоровне, пожал протянутую ему руку, и по ее взгляду, в котором можно было прочитать и скрытую радость и чувство собственной вины, понял, что это уже не та чопорная и горделивая женщина, которая не хотела подпускать его к своей дочери на пушечный выстрел.