Сержант милиции. Повесть - Страница 48

Прохаживающийся по перрону постовой милиционер в белом кителе, узнав в татарчонке сына станционного диспетчера Хасана Мустафина, свернул с перрона в садик и направился к лавочке, на которой дремала татарка.

- Бабушка, проснитесь. Смотрите, что делает ваш внук, - чуть тронув плечо старухи, прокричал ей почти на самое ухо старшина милиции. Захаров удивился, что, открыв глаза, та не шелохнулась. Более того, она даже одобрительно посмотрела на татарчонка.

- Нищава, нищава. Крепкий кость будет, - подняв повязанную темным цветным платком голову, с татарским акцентом ответила старуха и только теперь взглянула на подошедшего милиционера.

«А может быть, она права», - подумал Захаров и стал наблюдать за ребенком, который теперь заполз уже в самую середину лужи. Он был беспредельно счастлив: нагретая солнцем вода была теплая, как парное молоко, а кругом плавали тополиные одуванчики. В эту минуту он походил на только что проснувшегося малолетнего принца из сказки, сидящего на своем царственном ложе из лебяжьего пуха.

Решив, что старуха давно выжила из ума, милиционер подошел к луже и, встретившись с пугливым и диковатым взглядом мальчика - тот понял, что сейчас его вытащат из этой райской благодати, - нагнулся, чтоб взять ребенка на руки. Но мальчуган размашисто шлепнул ладошкой по воде и окатил белый китель и лицо старшины грязными брызгами. Поднявшись на ноги, шалун быстро убежал к бабке и закутался в ее широченной юбке.

Старая татарка довольно улыбалась.

Некоторое время старшина и татарчонок стояли друг против друга и тоже улыбались: старшина от неожиданной выходки татарчонка, татарчонок - от удовольствия, что так ловко обрызгал старшину. Наконец старшина вытер платком с лица грязные капли и, погрозив мальчику пальцем, направился к калитке. По выражению его лица Захаров заключил, что он был добродушным человеком и любил детей.

«Да, вот она романтика расследования. Не книжная, а настоящая. Если б каждый юноша, обольщенный романами Конан-Дойля, юноша, который спит и иногда видит себя во сне Шерлок Холмсом, по-настоящему понял, что такое идти по запорошенным следам… Идти и спотыкаться. Идти вперед и возвращаться назад. Снова находить и снова терять. Вставать и падать. Падать и вставать… Следовательская работа, - Захаров горько улыбнулся, - длинная и тягучая, как осенние дожди. Тяжелая, как неразгаданная ноша. Рискованная, как бросок на безыменную высоту, которую нужно отбить у противника».

Эти мысли Захарова оборвал приход Санькина. Вместе с ним в комнату вошла пожилая женщина с гладко зачесанными волосами и одетая, несмотря на жаркую погоду, в темно-синий бостоновый костюм, сшитый слегка в талию. У вошедшей было то особенное выражение лица, которое, как правило, бывает у людей, привыкших всю свою жизнь распоряжаться, учить, воспитывать. Захаров был почти уверен, что вошедшая или учительница, или врач. Поздоровавшись с женщиной, он пригласил ее присесть. «Это все?» - взглядом спросил он у Санькина, и тот, поняв этот немой вопрос, ответил:

- Еще придут через полчаса.

Захаров сказал Санькину, что тот пока свободен. Санькин вышел.

Женщина представилась Екатериной Сергеевной Дерстугановой и, как это и предполагал Захаров, оказалась учительницей по литературе.

Поняв, что от нее хотят, Екатерина Сергеевна с минуту строго молчала, точно собираясь с мыслями, потом неожиданно улыбнулась и, покраснев не то от смущения, не то от нежелания рассказывать не совсем приятное для нее, начала:

- Я вас понимаю, молодой человек, что вы от меня ждете. Но, как растерявшаяся школьница, я не могу сообразить, с чего начать? Прошу вас - задайте наводящий вопрос.

- Начните хотя бы с того, давно ли вы знаете Петуховых? - подсказал Захаров.

- Петуховых я знаю давно. Они мои соседи. Если мне не изменяет память, то в Мильково они приехали в начале тридцатых годов, по их словам, откуда-то из-под Рязани.

Спокойно, с интонацией, делая паузы, Екатерина Сергеевна продолжала рассказ. Она говорила, а Захаров записывал. То, что сообщала учительница, походило скорее не на показания свидетеля, где нужен и важен только факт, а на художественный рассказ или, точнее, на характеристику отрицательного героя книги, еще не прочитанной следователем. Однако, несмотря на то, что книга эта была еще не прочитана и с ее главным отрицательным героем Захаров знаком пока только по рассказу, он уже отчетливо, почти зримо, представлял себе образ сбежавшего от коллективизации кулака из Рязанской губернии. Сведения, которые сообщила о Петухове Екатерина Сергеевна, скорее были впечатлениями эмоционально чуткого человека, чем свидетельством конкретного факта, на котором можно было бы построить если не прямую, то хотя бы косвенную улику по делу ограбления Северцева. Временами Захарову даже казалось, что Екатерина Сергеевна забывала, что перед ней работник уголовного розыска, и, словно внимательному школьнику, продолжала свой рассказ о том, как много странностей и необъяснимого можно наблюдать в жизни Петуховых.

Видя, что Захаров перестал записывать и, очевидно, ждет только момента, чтобы вставить вопрос, Екатерина Сергеевна извинилась, что очень мало сказала по существу.

- Вы, вероятно, недовольны тем, - продолжала она, - что я увлеклась и доверяю больше интуиции, чем фактам? Это, может быть, так. Но эти бесконечные попойки, вечера и вечеринки с многочисленными гостями, которых даже трудно запомнить - так их много, - эти вечные гулянки кого угодно заставят думать, что источники заработков у Петуховых весьма и весьма подозрительны. В семье работает один хозяин, а вы посмотрите, как наряжается их дочь. Какой сад они завели, какую сделали пристройку к дому. А спрашивается: на что?