Сержант милиции. Повесть - Страница 57

Отложив папку в сторону, Захаров, стараясь ничем не выдать своей радости, спросил Петухова о некоторых вещах из его имущества. Тот отвечал так же спокойно, вежливо и твердо, как ответил бы всякий человек на вопрос: «Чьи на тебе сапоги?», когда этот человек прекрасно знает, что сапоги на нем его собственные.

- А что за тетушка у вас в Москве? Та самая, которая частенько наведывается к вам?

Имени и адреса ее Захаров не упомянул умышленно, чтобы Петухов подумал: о тетушке им известно не так уж много, из разговоров с соседями - не больше.

Как только было произнесено слово «тетушка», лицо допрашиваемого моментально передернулось. По нему прошли серые тени страха и безнадежности. Седеющие брови сдвинулись у переносицы, взгляд упал на пол.

«Нервы! - решил Захаров. - Нервы тебя, старина, начинают подводить. До этого ты вел себя молодцом. А вот тетушка тебя подкузьмила. Не думал ты…»

- Что же вы молчите? - спросил он, продолжая изучать лицо ссутулившегося Петухова.

- А что вам сказать, гражданин следователь? Живет у меня в Москве тетка. Не скрою, иногда приезжает в гости. Только я не понимаю, какое она имеет отношение к вещам, о которых вы все время спрашиваете?

- Задаю вопросы здесь я, гражданин. Вы отвечаете. Я спрашиваю, чем занимается ваша тетушка?

- Пенсионерка. Ей уже за семьдесят. - В ответе по-прежнему слышался невозмутимый и осторожный Петухов.

Тетушкой Захаров интересоваться больше не стал: боялся, что излишние подробности наведут допрашиваемого на мысль об изъятии письма.

На этом допрос был закончен.

Как только Петухов вышел из кабинета, Захаров нетерпеливо обратился к Ланцову:

- Что ты скажешь о письме?

- По-моему, тут все ясно. Жара - предупреждение об опасности, пироги, съеденные собакой, - плащ и пиджак Северцева, собаки - мы с вами. Завелись клопы - супруги Иткины. Моль начинает трогать вещи - сигнал об опасности. По-моему, так.

- Хитер, старик, хитер. Попробуй посторонний пойми, что здесь и рапорт, и предупреждение, и приказ. - И словно кому-то угрожая или с кем-то не соглашаясь, Захаров горячо продолжал: - Но обожди, обожди, лисица, это письмо будет твоим капканчиком. Да, кстати, лейтенант, ведь письмо без обратного адреса?

- А вот эти крючки в буквах «в» и «у», вот эта завитушка у заглавного «П»? Разве они не походят друг на друга? - Лаицов положил конверт рядом с протоколом допроса, где стояла роспись Петухова.

- Когда же это ты успел. Ведь протокол был у меня?

- Ну, брат, оперативнику спрашивать о таких вещах вслух нельзя. Засмеют. Давай-ка лучше подумаем, как быть дальше?

Взвесив и обсудив все «за» и «против», они решили: Захаров должен немедленно ехать в Москву по адресу тетушки Петухова, Ланцов остается на месте. В его распоряжении - Санькин и Касатик.

Позвонив Григорьеву, Захаров доложил обо всем, что выяснилось после его отъезда, и, получив указание еще бдительней следить за домом Петуховых, передал его Ланцову, хотя внутренне был убежден, что в этом уже не было никакой необходимости, так как тропинка, по которой можно выйти на грабителей, теперь лежит через дом московской тетушки.

С первым же электропоездом Захаров выехал в Москву.

30

Захаров ходил по комнате, как тоскующий по родине тигренок, завезенный в чужую страну и посаженный в тесную клетку зоопарка. Не было только людей, которые смотрели бы на него и показывали пальцем.

В комнате находилась лишь Мария Сергеевна. Она и рада бы помочь сыну, но не могла, не знала, как это сделать.

Было одиннадцать часов вечера. Москва уже начинала, затихать.

Подойдя к столу, Захаров раскрыл толстую тетрадь с надписью «Дневник практиканта», присел и принялся быстро писать.

«Тот, кто выдумал пословицу «Век живи и век учись», одним только этим поставил себе памятник. Учиться! Учиться спокойствию, выдержке и главное - не плясать там, где нет еще основания радоваться. Если бы самым тонким электронным прибором высокой частоты врач-психиатр мог измерить мой тонус, начиная со вчерашнего вечера, когда я, как одержимый, бросил все и кинулся в Москву искать «тетушку», то результаты этих показаний на шкале хитрого прибора могли бы ошеломить психиатра. Я горел, я летел, как на крыльях, я, как живую, видел эту старушку в черном и с родинкой на верхней губе… От нее я уже видел нити, ведущие к тем, кого мы ищем.

В Москве «тетушки» не оказалось. Она, как об этом сообщили соседи, две недели назад уехала куда-то в деревню к родственникам. «Куда-то…» - легко сказать, когда мне ее нужно немедленно, сейчас. Два битых часа ушло только на то, чтобы у десятого соседа узнать, что «тетушка» уехала к родственникам на дачу в Застольное.

Но что это за родственники, их адрес? Снова задача. Еду в Застольное. Десять утра. Письмо племянника к «тетушке» заучил наизусть. И странно, чем труднее становился путь к «тетушке», тем сильнее и сильнее разгорался во мне азарт. Найти ее во что бы то ни стало! Временами казалось, что я ищу не грабителей Северцева, а «тетушку», точно на ней должен замкнуться круг всей операции.

В Застольном сотни дач и почти в каждом доме старуха… Что делать? Ходить по домам и спрашивать, проживает ли у вас московская гостья по фамилии Курушина Татьяна Григорьевна? Это и глупо, и мучительно долго. Были минуты, когда хотелось бросить все, пойти к Григорьеву и сказать: «Хватит! Я уже напрактиковался, мне пора за свою работу приниматься!» На посту оно как-то покойнее, там кончил работу - и выключайся. Влюбляйся, читай, думай, о чем угодно… А здесь ложишься и встаешь с одной мыслью: в какую сторону сделать следующий шаг? Даже во сне и то нет покоя.